Уважаемые коллеги!

Сегодня в телеграм-чате «Alexander Shmelyov Chat» мы оживленно вели такой разговор: «Кто может затеять обсуждение темы «матерная речь» в нашем сообществе ЭСПП?». Я пообещал со своей стороны рассказать «Историю лошади». Вот с этого и начнем.

Мы с Галиной Михайловной Андреевой (светлая память!) почти подружились, когда несколько лет подряд встречались во время летнего отдыха в селе Красновидово Можайского района (база отдыха МГУ). Одну из историй, которая мне рассказала ГМ (наш незабываемый лектор, основатель факультетской социальной психологии), стоит вспомнить хотя бы в память тех юных выпускников школ, которые оказались на фронте в июне 1941 года.

17-летней девушкой — только из школы — Галина Михайловна оказалась на фронте в отряде штабных связистов. Поначалу ей дали задание не на морзянке стучать, а … поработать водовозом — воду подвозить. Дали телегу с лошадью.

«Я села на телегу и сказала лошади вполне интеллигентно «НО!», что означает «Поехали, лошадь», — так рассказывала Галина Михайловна. — Она ни с места. Тогда я сказала понастойчивей: «Ну НО!!». — Опять без всякого движения. Тогда я стала кричать: «НО-НО-НО!!!». Без результата! Тут ко мне подошел конюх и посоветовал: «Дочка, она у меня к таком языку не приучена. Придется тебе ее матом». — Что делать? — Пришлось мне приучиться к мату, так как лошади переучиться было еще трудней, чем мне».

Ох, немного осталось в живых из выпускников казанской Первой гимназии, ринувшихся в июня 1941 добровольцами спасать Родину…

Коллеги,

чтобы нам дать историко-психологическое (культурно-историческое) корректное толкование такого явления как «матершина», мы должны, как мне кажется, вспомнить не просто фрейдистскую психоаналитическую оппозицию «Либидо — Супер-Эго», не просто шутить на тему «Эдипова комплекса «(ведь популярная реплика «…твою мать» — это именно реплика ревнивого отца семейства, оберегающего свой статус от покушений со стороны созревающего сына-конкурента). Мы должны обратиться к исследованиям древних (архаичных) социально-психологических механизмов регуляции сексуального поведения в примитивных сообществах.

Если вспомнить работы этнографов и социальных психологов, изучавших методом прямого наблюдения поведение австралийских аборигенов, пигмеев и других племен, находившихся на доисторическом уровне развития, то ТАБУ на кровосмесительные связи внутри племени (среди близких родственников) было одним из мощных толчков для охранения генофонда племени от деградации. Правило экзогамии стало одним из структурообразующих в жизни этих племен, то есть разрешались брачные связи (сексуальные отношения) только с представителями «чужого племени». Это выразилось в формировании целой системы «парных племен», так что мужчины из одного племени должны были брать в жены (или просто совокупляться в период промискуитетных праздничных ритуалов) исключительно девушек из другого племени (все девушки из своего племени считались сестрами и с ними сексуальное общение было строжайше запрещено). Вот такая доминировала жесткая «социальная этология», завязанная на биологическую целесообразность (то есть социальные нормы регуляции имеют вполне ясный биологический адаптивный смысл).

Ну и причем тут матершина? — спросите Вы. А при том, что самые древние и изначальные словесные обозначения половых органов и полового акта оказались при переходе к такой системе строжайших ТАБУ тоже под запретом (!). Все дело в том, что название предмета, согласно многочисленным исследования в духе когнитивного бихевиоризма (Чарльз Осгуд и другие), вызывает непроизвольную образно-эмоциональную репрезентацию самого предмета, а это может служить стимулом для нежелательного сексуального возбуждения (на фоне длительного воздержания под давлением запрета на близко-родственные связи), за которым может последовать осуждаемое (наказуемое) социальное поведение.

Вот каковы архетипические (исторические) корни механизма непроизвольного восприятия «матерной лексики». Эта лексика в древности разрешалась лишь во время «экзогамных ритуалов» (по типу игры «бояре, а мы к вам пришли») и только взрослым — половозрелым особям племени. Неполовозрелые подростки не допускались до участия в этих «играх и ритуалах». Впрочем, возраст, начиная с которого в те далекие времена разрешалось участвовать в «групповом браке», был очевидно очень ранним по современным меркам…

Что же происходит в наше время? — Время, когда, презрев обычаи традиционного общества, наши подростки не просто матерятся, а разговаривают между собой с постоянным «вкраплением» матерных слов — разговаривают в публичных местах, разговаривают в смешанных компаниях (мальчики плюс девочки). Вспоминаю, свою юность. Существовало неписанное правило — материться в «своем мальчишнике», но не при девочках. Сейчас это правило не работает, как мы видим. Что это за тренд? Какая в нем заключена особая энергия подростковой эмансипации? Или в этом уже нет никакой энергии, а лишь общее падение уровня сексуального драйва у населения (даже и молодых людей)? Ведь население находится в настоящее время под прессингом таких факторов, которые подавляют сексуальность, мешают накоплению сексуальной энергии, которая просто не кумулируется, а растрачивается по любому поводу (попусту, но не на репродуктивное поведение). Это и пресыщенность постоянно звучащей и торчащей отовсюду «секс-шоу-рекламой», и фактическая доступность порнографии (достаточно зазеваться пользователю интернета и он оказывается под напором порнографии), и либерализации сексуальной морали (молодежь, пожалуйста, сношайтесь вне брака, но используйте средства для безопасного секса при этом). Фактические табу теперь сняты и не действуют более так, как они действовали в первобытном и традиционном (патриархальном) обществе. Мат превратился в элемент устной демонстрации для подростков их приобщения к миру взрослых — их доказательства собственной «зрелости» — в том убогом виде, как они его в состоянии понять и воспроизвести. Смешно вспомнить, как нынешние стареющие «мачо» делятся трогательными воспоминаниями о давно прошедшем волнении, которое их одолевало когда-то в молодости: просто залезть на дерево, растущее рядом с общежитием медицинского училища, и взглянуть с этого дерева через окна на полу-обнаженных будущих медсестер (?!). Кому теперь придет такая «шиза» в голову — в нашу эпоху общедоступного девальвированного зрелища женского тела? Ничто так не способствуют сдерживанию рождаемости (и сокращению в конечно счет численности населения), как преждевременное сексуальное пресыщение молодежи. Ну… это мне так кажется. В этом одна из скрытых целей «сексуальной революции», которое насаждается во всех видах хорошо профинансированного современного «массового искусства», где само слово «искусство» уже фактически уходит и уступает место совершенно незамаскированному, откровенно обнаженному «секс-шоу-бизнесу».

Я не стремлюсь здесь дать ответы на все вопросы. Многие вопросы я постарался только поставить. Мне интересно, что думают коллеги по этому поводу. Я постарался обозначить содержательный контекст и стиль обсуждения темы, в котором лично мне было бы интересно эту тему обсуждать.

В заключении повторю свою фантазию на тему возможных документов 21 века, которые призваны ввести лингвистический стандарт и стандарт на возрастную и психиатрическую классификацию лексики устной речи (я уже эту шутку опубликовал в свое Телеграм-канале).

Толковый словарь русского языка 22 века издания:

МАТ — 1) подростковый слэнг, не употребимый в речи половозрелых и социализированных взрослых людей,
2) устаревшее — набор ругательств.

Выдержка из решения ВОЗ 2122 года:

Всемирная Организация Здравоохранения утвердила следующую возрастную психиатрическую периодизацию детской сексуальной лексики (версия для русского языка):

1) Дошкольный возраст: «пиписька», «какашка», «срака»…
2) Школьный возраст: … предоставляю перечень слов Вашей фантазии.

Ваш АШ