Коллеги, как и свое прошлое сообщение, я начинаю эту маленькую статью с фотопортрета. В данном случае этот фотопортрет Тамары Николаевны Игнатовой — автора интенсивного тренинг-курса по усвоению базовых коммуникативных навыков общения на английском языке — курса, который я прошел в свое время (страшно вспомнить !) 34 уже года назад без малого — в 1986 году. Было это в лаборатории Китайгородской Галины Александровны, созданной примерно в эти же годы в рамках факультета повышения квалификации МГУ (второй корпус Гуманитарных факультетов). Игнатова выступила тогда активным единомышленником Китайгородской, а последняя сама вела групповые интенсивы на французском.

Как Вы относитесь к результатам лонгитюдного исследования длиной в … 30 лет? — Не правда ли любопытно? Вот и мне стало любопытно. Правда, я смог привлечь к участию в этом эксперименте всего лишь одного испытуемого — самого себя 

 Но… зато какая продолжительность — три с половиной десятка лет без малого (!).

Все дело в том, что в конце 80-х я добрался, наконец, до обладания персональным компьютером и одной из моих первых диалоговых программ, которую я написал на языке Турбо-Паскаль стал тренажер по усвоению лексики иностранного (английского) языка. Получил он название тогда «Лекситран» и даже некоторое время фигурировал в первых каталогах программных продуктов фирмы «Гуманитарные технологии» (в начале 90-х годов). Для своего времени таких программ, как Лекситран, было в мире очень немного. Дело в том, что это был адаптивный тренажер – он подстраивался под текущие результаты тренинга пользователя и легко настраивался на те лексические материалы, которые в систему вводил сам пользователь: Лекситран чаще и быстрей предъявлял задания, в которых пользователь совершал ошибки, и реже — легкие для данного пользователя задания, в которых ошибок не было. В 90-м году этим тренажером заинтересовался даже такой специалист по языковому компьютеризированному обучению из США как Слава Паперно, и я был у него в гостях в Корнельском университете (штат Нью-Йорк, это там где жил и работал Владимир Набоков). Но… адаптировать мою DOS-программу под только появившийся в США Виндоуз у меня не хватило тогда ни сил, ни денежных средств (чтобы нанять специалиста, пишущего под Виндоуз, так как в России тогда таких софт-инженеров фактически еще не было). Наша покупательная способность при тогдашнем курсе «рубль-доллар» , можно сказать, равнялась нулю… Вот так эта программа вскоре стала частью некого забытого DOS-архива. Забытого не только Богом, но и мной самим…

Но… этим летом мне стало интересно измерить, что сохранилось СПУСТЯ 30 ЛЕТ в моей долговременной остаточной памяти от тех курсов английского языка, которые я в свое время внес в программу «Лекситран». Я достал свой старинный ноутбук Фуджитсу-Сименс из нижнего ящика письменного стола — копьютер, на котором все еще функционирует Windows ХP и есть возможность запускать программы, написанные под операционную систему DOS.

Оказалось, что на материале Игнатовой у меня примерно 73 процента воспроизведения материала (в среднем на всех уроках, которые я прошел и проверил – около 1500 фраз). Цифра была устойчивой от урока к уроку (колебания в пределах только 3 процентов!). Речь идет о режиме «обратного перевода»: читаю русскую фразу и перевожу на английский. Причем речь идет о ДОСЛОВНОЙ ТОЧНОСТИ перевода. Например, если фразу «Какая чудесная идея!» я переводил как «What a wonderful idea!», то это Лекситран считал ошибкой, ибо эталонный перевод, который присутствовал в самом материале Игнатовой звучал как вполне частотный речевой штамп: «What a good idea!». В данном случае, как видим, я измерял даже не знание языка (после Игнатовой я изучал другие курсы, общался, читал, смотрел фильмы на английском языке, хотя и с большими перерывами). Я измерял дословное знание именно тех языковых штампов, которые были даны именно в данном курсе.

Я решил сравнить этот результат с аналогичным результатом для другого курса, который я изучал позднее. Это даже более популярный в РФ курс профессора Gimson«Intermediate English» (копирайт Lingaphone Institute из Великобритании). Дело в том, что данный курс даже меньше по объему, но… в данном случае я не проигрывал фразы в реальных диалогах в классе – с другими участниками группового обучения, а изучал данный курс сугубо самостоятельно – прослушивая кассеты и пользуясь своим тренажером «Лекситран» для заучивания фразового материала. В моей памяти, этот курс запомнился как очень трудный: дикторы говорили быстро, разыгрывали занятные сценки, фразы были очень живыми, из реального разговорного английского, но длинные и очень непростые для запоминания. Я потратил, как мне кажется, на заучивание материалов этого курса раза в 2 раза больше времени в общей сложности, чем на курс Игнатовой. Я не раз именно к Gimson возвращался позднее, используя свой тренажер Лекситран – фактически перед каждой зарубежной поездкой, где приходилось общаться коллегами (и даже выступать с докладами и лекциями на языке). Следует подчеркнуть, что в 70-80 годы я был невыездным специалистом (не член партии КПСС по убеждениям), так что у меня не было никакой речевой практики долгое время и мои способности к аудированию катастрофически отстали от моего пассивного визуального словаря, помогающего читать, но мешающего слушать и говорить. Поэтому, как и для многих русскоязычных специалистов, тяжелая проблема развития слушания и говорения стояла в полный рост (сразу после либерализации выездной политики в СССР в конце 80-х годов). Так вот я на днях и на этом курсе Gimson замерил свои показатели (на 25 уроках, в которых было примерно 1000 фраз). Показатель точного воспроизведения оказался существенно ниже – только 53 процента (едва больше половины!). Падение значительно по сравнению с тем, что где-то в начале 90-х я добивался по этому же курсу показателя на уровне 85 процентов — примерно такого же усвоения, как на материалах Игнатовой.

О чем говорят эти 2 объективные цифры – 73 и 53 процента – и эта разница в 20 процентов? – Как эту разницу можно проинтерпретировать? Конечно, эксперимент не чистый, ибо по многим параметрам лексический материал в курсе Gimson просто сложней (он близок к upper intermediate, тогда как курс Игнатовой – это скорее уровень pre intermediate), ориентирован скорее на навыки аудирования, чем на навыки говорения. Но… все же, я считаю, что ОГРОМНАЯ разница в 20 процентов говорит нам о понятной для психологов, знакомых с деятельностной концепцией учения и формирования произвольной памяти (А.Н.Леонтьев, П.И.Зинченко, П.Я. Гальперин, Н.Ф.Талызина, А.А.Леонтьев и другие), закономерности: знаковый (лексический) материал, встроенный в активную деятельность общения, запоминается прочней и сохраняется дольше в памяти, так как приобретает в деятельности функцию не ОБЪЕКТА внимания и пассивного УСЛОВИЯ деятельности, а функцию АКТИВНОГО СРЕДСТВА решения жизненных задач, в данном случае — коммуникативных задач.

В публичной ситуации, когда мы должны озвучить какие-то слова на иностранном языке в присутствии и в общении с другими реальными людьми – пусть даже в игровой ситуации, мы испытываем особый коммуникативный стресс – особое напряжение, в том числе связанное с нашей застенчивостью, страхом публичной ошибки, страхом сказать что-то нелепое и невпопад. Если мы это все преодолеваем, то те слова и фразы, которые при этом все-таки «выскакивают из памяти», закрепляются в качестве средства общения надолго. Даже можно сказать НА ВСЮ ЖИЗНЬ. Стоит только погрузиться мне в контекст именно курса Игнатовой и… множество шаблонных и очень полезных фраз всплывают в памяти как бы сами собой – просто автоматически.

Дело тут не только в измерениях с помощью программы-тренажера «Лекситран». Этот инструмент просто помог мне подсчитать указанные выше проценты. Дело в том, что полученный результат полностью совпадает с моими воспоминаниями о самых первых поездках в англоязычные страны и на англоязычные конференции, где приходилось частенько оказываться в стрессовых ситуациях именно из-за трудностей общения. В этих ситуациях, как я отчетливо помню, меня выручали именно фразы из тренинг-курса Игнатовой, а не какие-либо другие (другие весьма редко).

Конечно, одна из целей этого несколько «мемуарного сообщения» — это моя потребность написать слова-благодарности Тамаре Николаевне (мы потеряли контакт в последние лет 20, но я надеюсь, что она еще сможет прочесть это благодарное сообщение, такое значимое, для любого творческого преподавателя, как я знаю по себе).

Но есть и другая цель – это мое желание как-то отнестись к обострившейся дискуссии насчет онлайн-обучения в режиме «удаленки», обострившейся в условиях самоизоляции и карантина из-за КОВИД-19. Если дети и юноши (школьники и студенты) учатся только в дистанционном режиме, они лишаются чего-то чрезвычайно важного при этом – прямого ЖИВОГО ОБЩЕНИЯ (не опосредованного техническими средствами) — и с преподавателями, и со своим одноклассниками, однокурсниками. Без коммуникативного стресса память, как мы видим, работает в ДРУГОМ РЕЖИМЕ – в режиме недостаточно точно моделирующим ситуацию употребления знаний – ситуацию, когда знания и слова, их выражающие, выступают в качестве средства решения РЕАЛЬНЫХ ЗАДАЧ.

Все это ложится не только на усвоение иностранного языка, но на усвоение всякого знания. По моим многолетним наблюдениям, тот материал, который студент озвучивает в своем устном докладе перед аудиторией из однокурсников, сохраняется в его памяти гораздо прочней — он приобретает прочность подобно стали, которая закаляется после перехода «из горячего в холодное». Коммуникативный стресс — это необходимое условие в системе активного обучения. Без этого условия обучения весьма трудно когда-либо трансформировать в самообучение — в то, что так необходимо современному специалисту в любой области в течение всей жизни.