Началась эта статья как продолжение дискуссии по теме «Экстраверсия — Интроверсия» на форуме ЭСПП.

==================

Да, коллеги, сегодня ближе к ночи я осознал, чем полезны дискуссии с людьми, с которыми … нет никакого взаимопонимания. Причем нет много лет и не предвидится! Это я имею в виду сторонников соционики. А польза от этих дискуссий все-таки есть! Она заключается в том, что ты волей-неволей начинаешь задумываться о самых основах своего собственного научного мировоззрения и понимаешь, что эти основы тобой самим осознанны плохо, сформулированы нечетко и неявно, что надо был бы их сформулировать более четко (!).

Весьма симптоматичный факт состоит в том, что соционикой чаще других увлекаются люди, которые по своему базовому образованию являются скорее «технарями» (пришли из физики, математики и других точных инженерных наук). Им доставляет радость (когнитивный комфорт), когда есть такая ЧЕТКАЯ теория, где все ясно и четко сформулировано — все разложено по 16 полочкам, все люди поделены ровно на 16 типов и каждый тип «информационного метаболизма» четко определен через комбинацию четырех бинарных признаков. Вот это теория! — Вот это сила! (Пишу иронично, конечно, но Вы уж меня извините).

Что же скрывается за таким взглядом на человека, когда все люди четко лежат на «своих полочках»? Что за когнитивных стиль у такого исследователя? Что за парадигмальные (скрытые и базовые) представления о мире и человеке?

Мне кажется, что скрывается за этим представление о человеке и его психике как о довольно-таки простом и понятном «агрегатно-механическом устройстве». Есть у человека такой, например, агрегат в мозгу как «мощный двигатель», ну и будет он гонять как гоночный автомобиль. А нет «мощного двигателя», то не будет гонять, а будет ездить медленно. Есть в мозгу такой агрегат (компонент механического устройства) как «высокий клиренс и крепкая подвеска», ну и будет тогда ездить этот автомобиль по бездорожью. А если нет такой подвески, то будет ездить только по гладким асфальтированным дорогам. Понятно? — Здорово! Просто и прозрачно! Таким образом, выявляются признаки, которые не только постулируются врожденными, но и пожизненными! Если же проводить аналогию не с автомобилем, а с компьютером, то эти признаки — это суть врожденные программы «информационного метаболизма», которые либо есть в одном определенном виде, либо присутствуют в другом виде. И тогда один человек — это экстраверт, другой — интроверт. Один человек — интуит, а другой — сенсорик. Ну и так далее.

Я пытаюсь перед сторонниками такой упрощенно-привлекательной модели человека ставить вопрос: а как же Вы тогда объясняете, что в одних ситуациях один и тот же человек ведет себя как экстраверт, а в другой — как интроверт? Не приходится ли в таких случаях вводить представление о «смешанных типах»? И сколько таких смешанных среди людей? Не больше ли доля смешанных, чем доля «чистых типов»?

Совершенно другая модель психики возникает, если мы совершенно иначе рассматриваем мозг и его функционирование! — Не вводим представление о фиксированных узлах и агрегатах, а вводим более сложное представление — о том, что этот биокомпьютер САМ СЕБЕ нарабатывает в ходе адаптации к той или иной среде определенный широкий репертуар разнообразных ПРОГРАММ ПОВЕДЕНИЯ, то есть не имеет никакого фиксированного изначального банка программ (точнее имеют вначале небольшое количество таких программ), а создает и постоянно пополняет, модифицирует этот банк программ. На самом-то деле уже простейшие павловские и скиннеровские представлении об условных и инструментальных рефлексах, которые формируются в огромном количестве прижизненно, сближают нас с представлением о таком биокомпьютере, который постоянно наращивает систему … «нейронных связей», ведь каждый рефлекс – это определенная новая связь в нейронной самообучающейся сети (!). Но ведь после условных рефлексов в психологию и физиологию высшей нервной деятельности пришли модели Берншейна, Анохина, поздний необихевиоризм Миллера-Галантера-Прибрама (планы поведения ТОТЕ в их работе начала 60-х годов — это фактически банк программ). А потом и коннекционисты пришли со своими нейронными сетями, которые к тому же, как выяснилось в ходе КТ-наблюдений за мозговыми структурами, постоянно развиваются: аксоны прорастают в новые направления, образуются тысячи синаптических окончаний в сутки, особенно у детей (!). Соционики просто не понимают, куда продвинулась в этом плане наука за сто лет после Юнга… Многие из них, увы, как мне показалось, «варятся в собственном соку»… Не все, но многие.

Вот тогда получается, кто такой интроверт? — Это такой биокомпьютер, который попадает в сложно-структурированную, но достаточно статичную среду. В этом случае он нарабатывает достаточно сложные программы, которые долго переключает (загружает из долговременной памяти в оперативную), но зато добивается высокой точности в действиях после загрузки. Кто такой экстраверт? — Это биокомпьютер, который попадает в достаточно простую (по длине циклов событий), но весьма динамичную среду. В этой среде НЕ нужны высокоточные и сложные программы поведения, а нужны простые, работающие с приближенной точностью — главное успевать хоть как-то, пусть приближенно, но реагировать на быстро меняющуюся обстановку. Ну а что такое тогда «амбиверт»? — Это биокомпьютер, у которого одновременно нарабатываются и сложные программы, как у интроверта (ибо есть опыт столкновения со статистическими ситуациями в жизни), но и простые, динамичные программы тоже нарабатываются (ибо есть опыт столкновения с динамичными ситуациями). Вот и получается, что богаче банк программ у кого? — Конечно, у амбиверта, а не у чистого экстраверта, и не у чистого интроверта. Тогда становится понятней, почему люди оказываются фактическими смешанного типа, а «чистых типов» почти и нет совсем. У одних людей нарабатываются тонкиепрограммы интровертированного типа в несколько больших количествах (70 процентов, допустим), а грубые программы экстравертированного типа — в меньших количествах (30 процентов). Но вот и получается, что они в целом на 70 процентов являются интровертами, а на 30 — экстравертами. А у других все наоборот, но тоже наблюдается лишь определенный количественный перевес в сторону экстравертированности: 70 процентов программ поведения как у экстраверта, а 30 — как у интроверта.

Почему критичным для различения экстравертов и интровертов оказывается ситуация знакомства (столкновения) с новым человеком? Кстати, это для экстраверта такая ситуация выглядит как «знакомство», а для интроверта выглядит именно как «столкновение». Дело в том, что новый человек — это особый стресс для интроверта. Он НЕ может быстро поместить совсем нового человека в какую-то «ячейку» (произвести категоризацию). У интроверта включается особая МЕТАПРОГРАММА — это программа разработки новой микропрограмммы — специализированной для общения именно с данным человеком. Ибо интроверт видит, что по каким-то признакам этот новый человек совершенно является уникальным и не похож ни на одного из прежних знакомых. Никакой готовой микропрограммы (с высокоточной настройкой на партнера по общению) у интроверта под нового человека никак не находится. У интроверта сложная задача — начать трудный и долгий процесс познания этого нового человека, чтобы выработать для общения с ним совершенно новую программу поведения. Интроверту требуется ВЫСОКАЯ ТОЧНОСТЬ, которую в ситуации неопределенности он не может достичь быстро. Есть, как Вы знаете, такие модели в теории памяти, которые оперируют понятием «глубина обработки» (модель Крейка и Локхарта). Так вот у интровертов более глубокая обработка информации (такая особенность «информационного метаболизма»).

Ситуация столкновения с новым человеком для экстраверта — это ситуация знакомства. Экстраверт из своего прошлого успешного опыта общения знает, что если навязать свою модель общения новому знакомому, то большинство людей подчиняются этой модели. А если кто и выпадает, то… не велика беда! Экстраверт включает готовую микропрограмму, которая работает на очень грубую категоризацию: это друг, это враг, это умный, это глупый, это богатый, это бедный и так далее. На все эти грубые категории партнеров у экстраверта уже есть «домашняя заготовка». И … в большинстве случаев этот подход у экстраверта срабатывает. Особенно, когда ситуация схематичная, простая и поверхностная, не требуется длинной многоходовки в обмене репликами, жестами, поступками. «А ты слышал такой анекдот, приятель? — весело начинает экстраверт и… и в большинстве случаев дальше все течет как по маслу, ибо даже если воспитанному человеку не понравится пошловатый анекдот, он, как правило, не решится это сразу высказать в лицо…

Я изучал, что такое личностная черта на примере ДВУХ ТЫСЯЧ — двух с лишним тысяч черт русского языка (ну и прихватил пару сотен из научно-английского языка, наверное). Каждая черта — это не просто «штрих на узоре поведения», это целая МИКРОПРОГРАММА поведения в определенной ситуации. Например, что такое означает черта «снисходительный»? — Если возникает ситуация, когда субъект выше своего партнера по какому-то статусному или достиженческому параметру, то снисходительный человек не выражает своего превосходства самодовольно и открыто, не унижает и не отвергает, а выражает готовность к взаимодействию, хотя немного в позиции «сверху». Непростая модель поведения у «снисходительного», правда? И таких сложных «черт личности» сотни и тысячи. Это и есть громадный банк микропрограмм в репертуаре управления поведением, который на протяжении жизни человека на самом деле постоянно наращивается (с разной скоростью и в разных масштабах у разных людей, но у всех наращивается). Банк программ — это банк сценариев. А о сценариях, кто только не писал. Один из известных бестселлеров написан Эрик Берн. Это «Игры, в которые играют люди». Это банк сценариев, то есть программ поведения. А что такое «игра жизни» по Берну? — Это самый ходовой сценарий.

Проще и наглядней разговор о «смешанных типах» может выглядеть, если мы возьмем не «экстраверсию — интроверсию» (я этот фактор взял, так как он идет первым едва ли не во всех многомерных моделях личности, включая соционическую модель), а если мы возьмем фактор СОГЛАСИЕ, то будет проще понять. Это, как Вы знаете, второй фактор в модели «Большая Пятерка». Этого фактора нет, кстати, в соционической модели. Он прямо связан с такой значимой характеристикой социального взаимодействие как «дружелюбность — враждебность». Сюда же относятся такие бинарные (антонимичные) личностные конструкты как «конформизм — независимость», «коллективизм — индивидуализм», «миролюбие — агрессивность», «кооперативность — конфликтность», «альтруизм — эгоизм» и так далее. Как тут дело обстоит с накоплением банка программ? — Вот тут нам самое время ввести и обсудить термин «вероятностная адаптация».

Попадая в среду, в которой больше враждебных особей, биокомпьютер нарабатывает особые микропрограммы поведения (или сценарии, другим языком, как договорились выше). Общей характеристикой этого класса микропрограмм оказывается «настороженность и подозрительность». Вырабатывается автоматически такая общая вероятностная установка по отношению к незнакомому человеку, что он … скорее всего враг, а не друг. Ведь биокомпьютер постоянно просчитывает и моделирует в своей памяти вероятностную структуру окружающей среды — каково в ней соотношение врагов и друзей. Если преобладают враги, то выработка установки на враждебную настороженность — это вполне адекватная линия поведения в такой среде: не надо впускать в дом постороннего, надо говорить с ним через забор (через домофон), не надо принимать приглашение в гости от незнакомого, так как это тоже опасно, и так далее. Но в среде, где преобладают друзья, биокомпьютер автоматически нарабатывает микропрограммы дружелюбного и контактного поведения. Вырабатывается общая вероятностная установка, что новый знакомый — это скорее всего друг, а не враг. Это установка на доверие, эта черта — доверчивость. Теперь вспомним общий закон вероятностного отражения в психологии: человек делает свой опережающий ход (применяет враждебную или кооперативную стратегию) в соответствии с отраженной им вероятностью появления события в той или иной категории. Если врагов насчитывается примерно 70 процентов, то и реакций враждебных (опережающих, превентивных реакций) у такого биокомпьютера будет примерно 70 процентов. Это означает, что его фактор «дружелюбие — враждебность» будет на 70 процентов смещен к полюсу «враждебность». Ну и понятно теперь, что симметричный случай описывается аналогично. Если биокомпьютеру в прошлом в этой среде (в среде своих футбольных болельщиков, например) попадались 70 процентов дружелюбных людей, то и сам человек вследствие срабатывания вероятностно-адаптивного принципа настраивается быть на 70% дружелюбным в своих превентивных реакциях (но лишь в определенном классе ситуаций, которые он категоризует как дружелюбные).

Какие следствия получаем из такого представления о человека и его психике?

1) Становится понятным, почему доля смешанных типов превышает «чистые типы». Ведь все полярные типы оказываются более «узко-адаптированными». Чистые интроверты хорошо приспособлены к сложной и статичной среде, но плохо — к простой динамичной. А чистые экстраверты хорошо приспособлены к простой динамичной. но плохо — к сложной статичной. Агрессоры-бандиты (принадлежащие полюсу «враждебность») хорошо адаптированы к враждебной среде (например, такой, которая возникает «на зоне» — в среде борющихся за выживание уголовников), но плохо приспособлены к дружелюбной среде мягких и интеллигентных людей, которых они отпугивают одним своим злобным взглядом. Носитель широкого банка заданий «смешанный тип» оказывается более универсальным и гибким: он более гибко адаптируется к более широкому классу ситуаций, в том числе к ситуациям с противоположными свойствами. Таким образом, смешанные типы по принципу «естественного отбора» выживают лучше и чаще, чем чистые типы, а чистые типы — это плохо-адаптированнные акцентуанты (вспомним, теорию Леонгарда). Почему такие тоже существуют? — Потому что их «жизненный мир» (термин Феди Василюка) устроен специфически — он устроен так, что их акцентуация скрыдывается. Сильнейшие профи — это акцентуаты, которые очень точно подходят для профессионального поведения в той профессиональной «Нише» (жизненном мире), котором они оказались. Требования этой среды в точности соответствуют их акцентуированным чертам. Даже человек с ананкастической ситуацией (Акакий Башмачкин) может стать хорошим профи, если ему найти такое дело, которое он выполняет лучше других (калиграфия).

2) В течение жизни человек может дрейфовать из одного типа в другой тип (!). Точнее он дрейфует, конечно, не от одного полюса к другому (это мало кому удается), а он может дрейфовать из категории «умеренный интроверт» в категорию «умеренный экстраверт». Или из категории «умеренный агрессор» в категорию «умеренный миролюбец». Этот дрейф возникает автоматически (!) — вследствие процессов гибкой адаптации к меняющейся среде. Среда становится вокруг более агрессивной, ну и человек нарабатывают (актуализирует уже готовые) агрессивные микропрограммы (сценарии) поведения. А если среда становится более дружелюбной опять, то быстрей актуализируются наработанные в более ранний (позапрошлый) период дружелюбные сценарии поведения.

3) Чтобы предсказывать поведение такого сложного биокомпьтера, оснащенного тысячами (а может быть и десятками тысяч) сценариев поведения и микропрограмм, никакой язык из фиксированного набора «типов» НЕ является адекватным. Мы вынуждены строить континуальные (непрерывные), а не дискретные, вероятностно-приближенные, количественно-параметрические модели. Да и то эти модели позволяют предсказывать поведение лишь на довольно коротком отрезке, ибо биокомпьютер постоянно меняет репертуар активных программ (одни за ненадобностью выгружает из оперативной памяти в архив, а другие — загружает). Если у такого биокомпьютера доля «враждебных» микропрограмм в банке памяти составляет примерно четыре пятых (80%), то его поведение как враждебное мы, возможно, сможем спрогнозировать (на небольшую глубину в 5-6 месяцев, но не больше) с вероятностью, которая НЕ превышает эту самую долю (!). Наша ограниченность в прогностической точности, таким образом, вызвана тем, что такова пропорция в численности соответствующих программ в памяти этого биокомпьютера. А если превышение враждебных программ над дружелюбными не так велико и составляет только две трети против одной (67 процентов против 33 процентов), то мы уже НЕ сможем, как ни крутись, спрогнозировать поведение этого человека как враждебное более, чем в 67 процентах случаев (только лишь!), да и то на глубину уже не в 6 месяцев, а скорее всего только на 1-2 месяца.

Вот, коллеги, отсюда и «вытанцовывается» мое представление о том, что такое количественно-вероятностный подход к психодиагностике. Это все — результат большой практики статистических измерений. Если у Вас нет такой практики, то, увы, Вы живете … в мире иллюзий! Это иллюзии в том, что якобы можно с помощью дискретных (жестко разграниченных) типов с вероятностью в 100 процентов что-нибудь спрогнозировать. Такое возможно в отношении автомобиля с высокой подвеской, но в отношении человеческого биокомпьютера с миллиардами нейронов, которые работают и развиваются в нейронной сети его мозга, это невозможно! — Увы!